Контр-адмирал Геннадий Захаров: в Чечне я сохранил для Родины 120 офицерских жизней

Проводила ли в чеченскую войну Служба безопасности президента Российской Федерации (СБП РФ) военные операции, как удалось спасти 120 офицеров российского спецназа, и почему отменили захват президентского дворца в Грозном в октябре 1994 года, рассказал замначальника СБП РФ контр-адмирал Геннадий Захаров незадолго до своей смерти в 2012 году.

— Геннадий Иванович, СБП проводила в чеченскую войну какие-то операции?

— Расскажу интересную историю. В Моздоке в конце ноября были собраны подразделения УСО (Управление специальных операций), которым командовал Дмитрий Михайлович Герасимов, представители спецподразделения "Альфа" и группа Центра специальных назначений, всего чуть больше 100 человек. Тогдашний директор Федеральной службы контрразведки (ФСК) Сергей Степашин решил провести операцию по захвату дворца Дудаева и разработал план этой операции.

Мой заместитель, полковник Гордеев, по спецсвязи доложил, что готовится штурм дворца Дудаева и уничтожение Дудаева, а наше подразделение в этом участвует. Поскольку я знал обстановку в Чечне, то сразу понял, что этого делать нельзя.

Доложив Коржакову о сообщении Гордеева, я получил приказ немедленно лететь в Моздок и принять решения от имени Коржакова.

Мы прилетели с командиром группы "Альфа" Зайцевым, которому я позвонил перед вылетом. Я пришёл в кабинет к Степашину, попросил показать мне план операции, поскольку я имею полномочия знать об этом. Он со мной говорил предельно откровенно. Суть этого плана: наши чеченцы дают нам 40 машин с чеченскими водителями, в каждую машину мы сажаем 3-4 человека:

Всего 120 человек. Их разными путями чеченцы доставляют в пункт сбора, откуда эта команда штурмует дворец Дудаева. В то время во дворце Дудаева было два батальона, это 600 человек. Итак, соотношение 120 и 600. Степашин заявляет мне: вы же спецназовцы, "один к пяти" у вас написано в документах.

Но в любом штурме, чтобы был успех, нужно, чтобы наступающая сторона имела хотя бы пятикратное преимущество.

Во-вторых, есть 40 машин с водителями-чеченцами. Какая гарантия, что хотя бы один из них не сдаст маршрут и план операции? Тогда 1-2 машины дойдут до дворца Дудаева, а все остальные будут расстреляны.

В-третьих, допустим, ворвались каким-то образом во дворец, выбросили в окна охранников Дудаева и самого Джохара.

Но любой боец имеет с собой средства борьбы на 15 минут боя: через 15 минут ему и стрелять нечем, и ножи он разметал. Примерно 50% наших будут ранены, а 30% будут убиты. Что мы, раненых будем бросать?

Выполнив задачу по уничтожению Дудаева, мне нужно будет отойти куда-то. За нами должен подойти контингент на бронетехнике или рядом с местом боя сядут вертолёты, чтобы забрать убитых и раненых, снять оставшихся в живых. Как в этой операции решается вопрос с боевым обеспечением? Ответа, конечно, нет.

И, наконец, где план взаимодействия с другими силами, с военной авиацией? Ведь пока идёт бой, должно быть воздушное прикрытие.

— Как прошла ваша встреча с министром обороны России Грачёвым?

— Он назначил нам встречу на 10 утра следующего дня. Павел Грачёв находился в своём личном поезде, с бронёй и охраной.

Вагон Грачёва — это будуар, где отдельные места напоминают покои императрицы Екатерины Второй.

Кроме меня, в беседе участвовали Степашин, Герасимов и Зайцев. Когда я сказал Грачёву то же, что и Степашину, Павел Сергеевич ответил, что с авиацией мы не договоримся, у них всё расписано на неделю вперёд, и столько вертолётов мы никогда не наберём.

Кто-то заявил, что войска готовятся к штурму Грозного, и нельзя выдёргивать из них батальон на бронетехнике, который должен снять наши подразделения после штурма дворца Дудаева. Тогда я Грачёву сказал: "Я со своими людьми улетаю в Москву, здесь лично мне больше делать нечего!".

Понурив головы, за мной, найдя в себе мужество, поднялись и ушли Зайцев и Герасимов. По прилёту в Москву я доложил обо всем Коржакову, он сказал: "Спасибо, Геннадий Иванович, ты решил важный вопрос!"

Я сохранил для Родины 120 офицерских жизней. Тогда на штурм никто не пошёл. План Степашина можно было бы рассматривать как провокацию.

А к Новому году пошёл штурм Грозного, когда чеченцы подожгли наши танки, а тех, кто из экипажей остались в живых, забрали в плен. Все ключевые моменты в этой войне, они были у меня на глазах, поскольку меня Коржаков шесть раз посылал в Чечню. По каждой своей поездке в Чечню я должен был написать доклад для президента. В докладе была описана фактическая обстановка, которая доказывала, что президенту России все врут: и Павел Грачёв, и МВД в лице Шкиркова. Грачёв утверждал, что летом разгромит чеченских террористов, всем хотелось быстрой войны и быстрой победы, но не получилось.