Главное чудо на войне — преображение человека

Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова побывала в Белгородской области. Как живут и сражаются бойцы спецназа "Ахмат" МО РФ, вставшие на защиту своей Родины.

Фото: Pravda.Ru

Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова (в центре) с отцом Сергием (справа) и имамом Учителем (слева)

В зелёно-золотом весеннем лесу заливаются счастливым пеньем птицы. Как будто не было и не будет прекраснее дня, чем сегодняшний. До линии фронта всего с десяток километров, а птицам и дела нет до войны. "Я в раю", — думаю я, невольно улыбаясь, и слушаю тихий голос отца Сергия, молодого привлекательного мужчины в военной форме. "Христос Воскресе, смертью смерть поправ. То есть своей смертью Господь наш Иисус Христос победил смерть для жизни, — просто говорит он уставшим серьёзным бойцам Спецназа "Ахмат". — И для верующих людей стала возможной жизнь вечная. Поэтому для нас, военнослужащих, важно помнить и знать, что смерти нет".

Как странно слышать эти слова в прифронтовом лесу в Белгородской области. В редкую минуту озарения мне кажется, что и впрямь смерти нет. Ах, только бы забыть всё, что я видела за долгие годы войн! Только бы вычеркнуть из памяти! Не видеть в мучительных снах-воспоминаниях то, что не стоило видеть женщине. Но певучий голос отца Сергия убеждает:

— Мы пришли сюда не для того, чтобы наша жизнь закончилась. Мы пришли сюда для того, чтобы жить дальше, чтобы наши дети и внуки помнили о подвиге отцов и дедов. Чем ближе мы находимся к жизненным опасностям, тем чаще задумываемся о Боге и вечности. И нам посылаются испытания для того, чтобы мы стали крепче и поделились своим опытом с теми людьми, которые даже не подозревают, какая жизнь у русских воинов. Насколько ценны простые вещи здесь, на земле. Какой вкусной бывает вода, когда находишь её в занятом блиндаже в бутылке, на донышке. Человеку в XXI веке дико слышать о том, что ребята могут пить из лужи, потому что больше нечего. Мы ожидаем осадков, потому что если нет воды, то хотя бы роса на траве — это спасение.

Когда мы закончим борьбу с супостатами и вернёмся домой, мы должны рассказать людям о войне. Безусловно, Россия уже не будет такой, как прежде. И только в России есть понятия "Отечество" и "Родина", как мать и отец для каждого человека.

Отца Сергия сменяет невысокий крепкий зрелый мужчина с окладистой поседевшей бородой, в военной форме и в белой шапочке имама. Позывной Учитель. Он стоит на зелёной поляне, как на сцене, но говорит кратко и доходчиво:

— Вера в Родину идёт из веры в Аллаха. Россия — наша страна, и за неё нужно бороться. Вера в Творца и защита Родины — неразделимые вещи.

Имам Учитель читает молитву на арабском языке, а потом оба священнослужителя обнимают друг друга со словами "дорогой брат". Какие надёжные, мужественные, честные души! Такие люди — гордость своего Создателя. Я просто любуюсь ими, но не могу удержаться от желания поддразнить: "Как вы, представители, ну, скажем, конкурирующих религий, работаете вместе в "Ахмате"?"

— Нет никакой конкуренции! — горячо возражает отец Сергий. — Во-первых, мы защищаем свою землю вместе, бок о бок, как мужчины, как граждане Российской Федерации. То есть нас объединяет дело защиты Отечества. Но что касается духовной жизни, что самое главное нас объединяет? Для нас, православных людей, Христос — это Богочеловек, а для наших братьев-мусульман — Великий Пророк. Это нас объединяет и роднит.

— Вы здесь на фронте сражаетесь за души плечом к плечу. А могли бы выбрать себе уютную жизнь священнослужителей в богатом приходе, вести за собой послушную паству. Значит, возвращаются понятия "военный батюшка" и "военный имам"?

— Вы имеете в виду институт каппелланства? — спрашивает имам Учитель. — Это и есть военные священнослужители. Мы хотим, чтобы этот институт вернулся. Но в советском уставе нет позиции военного священника. Современные боевые действия заставили многих военных осознать, насколько люди нуждаются в Творце. Это делает их сильнее, а вера помогает справляться. Но, как обычно, проблемы решаются уже в момент их появления, а не заранее.

— Правильно ли я понимаю, что в военном уставе должен появиться статус священника и офицерское звание?

— До революции 1917 года в Российской армии существовали военные имамы и военные священники. Клятву Отечеству приносили и те, кто клялся на Коране, и те, кто на Библии. Во время боёв имам читал молитву для мусульман, священники крестили солдат перед сражением. Когда ты с человеком, который идёт на задачу, разговариваешь: "Очисти свою веру, уповай на Творца, повторяй молитвы", — он становится другим. Если ты с ним рядом в окопе, спишь, ешь из одной тарелки, он начинает по-другому относиться к своей вере. Когда ты находишься здесь, на передовой, в полном обмундировании, все эти моменты заставляют солдат думать по-другому. Всё меняется, и отношение к вере тоже.

— Говорят, в окопах атеистов нет. А не напоминает ли вам это сделку с Богом в минуту опасности?

— Дело в том, что любая сделка с Богом — это наилучшая сделка. Потому что это взаимоотношения с Творцом его создания. Лучше этих взаимоотношений не может быть, потому что раб понимает, что он раб, и есть Творец, и нужно просить у него помощи. Лучше этого не может быть.

— То есть ничего плохого в слове "сделка" нет? — удивляюсь я.

— У нас есть такая шутка у военного духовенства, что мы заключили контракт со Всевышним пожизненно, — смеется отец Сергий. — И мы трудимся. У нас не будет пенсии, у нас не будет долгожданного выхода на покой. Но мы очень ценим то, что Господь нам вверил ответственность за души человеческие. А самое главное чудо на войне — это преображение человека.

Люди под землей

Вместе с имамом Учителем на следующий день мы снова отправляемся на передовую. Он поистине неутомимый "ловец человеков". Настоящий воин Аллаха. Для него важна каждая душа. Мы много и бурно спорим в дороге ("ведём дискуссию", — поправляет он меня).

— Ты можешь десятки книг прочитать и лишь два часа в блиндаже посидеть с человеком, и всё летит вверх тормашками в твоей душе, — объясняет Учитель. — Целые тома теоретической базы, но в блиндаже ты понимаешь суть веры. Один сибиряк мне говорит: "Нет, я не верующий. Со мной не стоит говорить о вере". Попили мы с ним чай, и тут нас подбросило взрывом. И команда: "Уходим под землю". Второй раз подбросило. И тут он начал креститься. Вот вам и неверующий.

Мы говорим о тяжелейших условиях войны, когда люди огромное количество времени вынуждены проводить под землей.

— Психологи считают, что один день войны во Вторую мировую по уровню стресса можно приравнять к трём стрессовым дням на "гражданке", а сейчас — один день идёт за пять, — говорит Учитель. — Потому что под землей.

— А вот у нас парень был, который на ночь не мог оставаться в блиндаже, — рассказывает боец Арчи. — Клаустрофобия возникла, когда он три дня провёл под завалом вместе с раненым товарищем и сумел откопаться. Ещё и товарища раненого вытащил. А вот под землёй больше ночевать не смог.

Наша машина заезжает глубоко в лес, и я попадаю в подземное царство спецназа "Ахмат", в котором вовсю кипят строительные работы и пахнет свежим деревом. Чёрные туннели уводят глубоко под землю, где есть электричество, отопление, столовая, душевые и спальни с подписанными деревянными кроватями "Митяй", "Ваха". "Подписываем на тот случай, если человека "затрёхсотит", ранит, чтоб мы могли его вещи в госпиталь передать", — объясняют мне.

В командном пункте мерцает множество экранов, где чётко видны в деталях ближайшие украинские поселения. Я даже вижу козу, мирно пасущуюся около дома, укрытого пышной "зелёнкой". "Этот дом у нас на подозрении, что там "птичники", дроноводы, засели. "А бедная коза и не знает", — замечаю я. "Да, козу жалко, если придётся бить, — без всякой иронии отвечают мне. — Пока за домом наблюдаем".

В тоннеле я встречаю штурмовика с позывным Плотник, который очень смущается: "Вы извините, что я ещё как следует не отмылся. Мы 25 дней были на боевом задании. Сидели в "блинчиках" (блиндажах). Находили погреба, там всё обустраивали и окапывались так, чтоб мы могли вылезти оттуда. Если тебя бетонной плитой завалит, и она разломится, есть возможность выйти наверх. Мы вышли живыми, но не все. Это тяжело. Был случай, когда нас "птичка" (дрон) "срисовала". Сначала нас миномётами отработали, а потом дроны-камикадзе добивали. Мой товарищ погиб у меня на глазах. Его плитой завалило, он "затрёхсотился", а потом камикадзе залетел — короче, парень сгорел.

— А вы смогли его вынести? — спрашиваю я.

— Сейчас не можем. Потому что там завалы и выжженная земля и дроны работают. Это трагедия, когда не можешь товарища вытащить. Но своих мы не бросаем, всегда вытаскиваем.

Раненым воду с дронов сбрасываем. Вода — самое главное. Я однажды без воды трое суток просидел, а люди и по пять дней сидят. Мы с товарищем были на точке, а там болотце рядом, где лягушки квакают. Мы под дронами ползли, набирали воду в баклашки, кипятили, пока был газ, и пили через тряпочку. Живы, не умерли.

— У нас штурмовой отряд, и парни все боевые, — вступает в разговор боец с позывным Фантазёр. — Конечно, много раненых, есть и погибшие. И если кто остаётся там, на поле боя, мы прикладываем все силы, чтобы вытащить своих боевых товарищей, чтобы предать их земле и дать возможность родственникам проститься с ними. Мы 99% вытаскиваем. Но если человек на "открытке" лежит (на открытом пространстве. — Д. А.), то физически это просто невозможно. Сейчас за одним человеком могут гоняться несколько дронов. Небо "грязное".

— А почему у вас позывной Фантазёр?

— А никто не верил, что я добровольцем на фронт пойду, — говорит он. — Я не за деньги, я за идею пошёл. Я сам из Краснодара. У меня в жизни всё хорошо: семья, работа, бизнес. Финансово я вообще свободный человек. Но есть такое чувство, что я в жизни чего-то не сделал. Я два года ездил с "гуманитаркой" — от Запорожья до Луганска. Но одно дело — волонтёрство, а другое — на штурм пойти. У меня много погибших друзей. И стыдно стало дома сидеть. Я хотел и себя проверить, и Отечеству пользу принести.

Боец с позывным Каспер выводит меня из холодного подземного города на волю, и я с жадностью вдыхаю свежий, благоухающий лесной воздух. Он довольно оглядывает своё военное хозяйство: "Вот сейчас туннели укрепим с наружной стороны и будем "засыпаться" землей".

Я вздрагиваю: "Какое ужасное слово — "засыпаться"!

Каспер лишь усмехается: "Уж лучше засыпаться, чем тебя засыплют, а?"

Меня представляют молодому красавцу командиру с позывным Апостол. "Ну, и позывные у них, прости Господи", — с лёгким трепетом думаю я, вспомнив, что перед поездкой на фронт мне позвонил командир с позывным Архангел (!) и тихим голосом спросил, есть ли у меня страховка. От чего у меня сразу засосало под ложечкой от страха. (Кстати, на фронте у бойцов любимая шутка: "Когда я умру, то сразу получу 12 миллионов рублей!")

— Вы к артиллеристам хотели? — спрашивает Апостол. — Только очень быстро, чтобы не засветить позиции. Небо сегодня, к сожалению, "грязное".

Я тоже подозрительно смотрю в сияющее голубое небо и думаю о том, что погода подводит. Уж лучше бы дождь. Меня сажают в "уазик" к разбитному малому и весельчаку с позывным Дизель. Он сразу врубает бешеную скорость и на первом же повороте мне на ногу из "бардачка" сыплется что-то тяжёлое. Я вскрикиваю от боли и с ужасом вижу, что это гранаты!

— А что ты хотела, чтоб на тебя упало? — хохочет Дизель. — Страховой полис?! Брось гранаты за сиденье. Ничего страшного.

Дизеля тянет на разговоры и откровенность.

— Вот я в селе Ракитное недавно встретил старую женщину, — рассказывает он. — Сидит на завалинке, плачет. У неё четыре своих сына, один — приёмный. И вот два сына погибли на войне, а приёмный на той стороне, всушной, воюет. Представляешь?! Я ей говорю: "Мать, не волнуйся, мы как его встретим, сразу убьём".

— Ну, ты и балда, Дизель! Утешил, называется. Тебе только дипломатом работать, — кричу я, стараясь перекрыть рёв мотора.

Я напряжённо слежу за дорогой и знаю одно: если попадаем под обстрел, бежать надо в "зелёнку" и падать в густую, остро пахнущую весной траву. Однажды это спасло мне жизнь.

"Ждём "глаза"

В прохладной хате в заросшем саду я слышу чёткий деловой разговор по рации: "Давление — 740, температура — плюс 22, направление ветра — 57, скорость — 4 м/с. Характер цели — блиндажи БПЛА. Навести, доложить о готовности". Командует орудием Д-30 батальона "Хохла" спецназа "Ахмат" Денис с позывным Гвоздь, голубоглазый симпатичный парень, по которому явно все девчонки в округе сохнут.

— Мы чего сейчас ждём? — спрашиваю я.

— Мы ждём "глаза", — объясняет Гвоздь. — Сейчас вылетела "птичка", за это время расчёт наводится, приводит гаубицу к бою. Когда дрон-корректировщик будет подлетать, поступит команда заряжать. "Птичка" рядом, по команде — огонь.

— Когда начиналось СВО, про артиллерию стали говорить, что "боги войны" — уже не боги, — говорю я. — Всё слишком медленно. Между установкой цели и выстрелом проходило иногда пару часов. А сейчас?

— Минуты. Всё стало легче в плане разведки и корректировки. Достаточно поднять "глазки" в воздух, "мавик", чтобы откорректировать цель. Также есть специальные приложения на телефоне, чтобы рассчитать и получить уже готовый угломер, прицел, с которым надо будет работать. От момента, когда я получаю "семечки" (цели), координаты и метеоусловия, до выстрела проходит от трёх до пяти минут. То есть артиллерия эволюционировала.

— То есть разговоры, что зачем нам артиллерия, когда есть дроны, — это всё пустое?

— Туда, где есть РЭБ, дроны не могут ударить. А нашему снаряду без разницы куда лететь. И он тот же РЭБ может поразить, который находится на ЛБС (линии боевого соприкосновения) и не позволяет нашим "птичникам" долететь до цели.

Гвоздь очень гордится своим орудием:

— Хорошая, надёжная советская гаубица. Отлично зарекомендовала себя ещё в годы афганской войны. Понимаете, всё советское оружие, да хоть те же миномёты, — очень просты в обслуживании. Ими, в принципе, каждый сможет научиться наводиться, сортировать пороха, мины. Все максимально просто. Потому что в СССР предусматривалось, что обычные люди могут пойти на войну. Значит, человека нужно обучить всему с нуля и быстро.

— То есть СССР всё ещё рулит?

— Конечно! У нашей гаубицы износ ствола — пять-шесть тысяч выстрелов. Не каждое орудие может таким похвастаться. Сейчас посмотрите, как оно работает.

Отработали и вправду на славу. Ещё всё дымилось, и пыль стояла столбом от прыгающей при каждом выстреле пушки, когда Дизель попросил меня: "Дай глянуть, как на твоём телефоне. Хорошо получилось?" Я включила видео и прохлопала ушами тот характерный свист летящей "ответки", на который мгновенно реагируют все артиллеристы. "Куда это все бегут?" — мысленно удивилась я, когда все разом бросились в укрытие. Глухой удар. "Упал", — заметил кто-то. Пауза. "Но не взорвался".

— А почему? — спросила я, даже не успев испугаться. "Скорей всего снаряд упал в воду — в речку или в болотце, — ответил Гвоздь и сразу заторопился. — Вам надо уезжать. Только быстро. А то пристреляются".

Я прямо удивилась его вежливости. Обычно в подобных случаях путающемуся под ногами журналисту просто кричат: "У...бывай!" "Уазик" взбрыкнул, рявкнул и понёсся по ухабам. По пути мы подхватили имама Учителя, который наверняка успел завербовать для Бога ещё пару душ, и бойца с позывным Арчи.

В пути мы с восхищением обсуждали простоту и практичность советского оружия и советской системы, нацеленной на быструю ориентацию всей экономики на борьбу за Родину. Когда школу легко превратить в госпиталь, а заводы вместо сигарет и макарон могут выпускать патроны. Я в который раз удивляюсь, что нет никаких противоречий на фронте между красным флагом и религией, между великим советским проектом и верой в Бога. В благополучном тылу дискуссий много, а на передовой сомнений нет. В тяжёлых родильных муках рождается новый проект "Красной Веры", где "В белом венчике из роз — впереди — Иисус Христос".

Мы взяли новую идеологическую высоту и пока сами этого не осознали. Это придёт позже. Вместе с Победой. Когда церковные колокола в храмах, когда имамы в мечетях восславят триумф новой Красной Армии над абсолютным злом — нацизмом.

Уточнения

Да́рья Миха́йловна Асла́мова (род. 8 сентября 1969, Хабаровск) — советский и российский журналист, писательница, радиоведущая.

Рели́гия (через пол. religia, от лат. religiō — «связанность клятвой, верой»; «святыня», «благочестие», от religare — «связывать», от ligare — «связывать») — определённая система взглядов, обусловленная верой в сверхъестественное, включающая в себя свод моральных норм и типов поведения, обрядов, культовых действий и объединение людей в организацию (Церковь, умма, сангха, религиозная община).