Дарья Асламова из Курской области: что нужно фронту?

Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова побывала к Курской области. Репортаж с места событий.

В зоне активных боевых действий всё происходит очень быстро. Ты знакомишься с огромным количеством людей, жмёшь множество рук, пытаешься запомнить имена, позывные и лица, большинство из которых навсегда исчезнут из твоей памяти, быстро переходишь на "ты" и начинаешь ругаться матом (так проще решать проблемы), слушаешь невероятные личные истории, ибо ничто так не располагает к душевным излияниям, как военная дорога. Кто-то неизвестный одалживает тебе свой бронежилет и каску, а ты даже не знаешь, как его зовут!

Особая каста — волонтёры. С самого начала СВО со всех концов страны в путь тронулось множество хороших людей в машинах, нагруженных гуманитарной помощью. Тоненькие ручейки с бескрайних просторов, сливающиеся в одну большую реку. Мужчины и женщины в камуфляже с красными от бессонницы глазами, которые выглядят так, будто неделями спят, не раздеваясь. Живут они, ютясь и питаясь по обстоятельствам, ночуют, где придётся. Я помню одну симпатичную молодую женщину в Курске с грязными ногами в шлёпках, с немытыми, давно нечёсаными волосами, закрученными в пучок, которая выгружала тяжёлые ящики с "гуманитаркой", которые и мужику не поднять. А ей ещё предстояла обратная ночная дорога домой. Всё как в песне: "Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз".

Среди волонтёров встречаются люди разные. Но золота среди них больше, чем песка, хотя есть и карьеристы, плуты и жулики. Это просто пиявки, присосавшиеся к великому делу. Но большинство волонтёров — смелые, весёлые и великодушные люди, которым нужна настоящая жизнь, с трудами и лишениями, которая бы требовала от них напряжения всей души.

"Я была обыкновенной домашней женщиной"

Таня Трофимова, решительная женщина в камуфляже, говорит командным голосом и мерит широкими гренадёрскими шагами двор Курского ДОСААФа. Ей некогда, идёт погрузка машины, а тут ещё журналистка под ногами путается. Таня сама возит "уазик" по фронтовым дорогам и ездит в самые опасные места. Например, в прифронтовое село Коренево, куда мы как раз собираемся. "Хорошая у тебя фамилия, Таня, — говорю я. — Как у Любы Трофимовой из фильма "Офицеры". "Это точно. Вот что, девчонки, — говорит Таня. — Место в машине одно, а вас двое. Как сможете, так и держитесь". "Девчонки" — это я и Юля Королёва, волонтёр из Твери, которая с трудом вталкивает меня, неповоротливую в тяжёлом бронежилете, в машину, нагруженную доверху коробками. Одно сиденье мы делим с Юлей попами ровно напополам. Держаться не за что. Чем ближе к опасной зоне, тем выше скорость. Наш детектор дронов пищит, не переставая, чётко указывая "FPV-дрон" или "Мавик". На нас валятся коробки, самые тяжёлые, с тушёнкой. Мы с Юлей падаем на пол под их тяжестью, потом снова карабкаемся вверх, чтобы хоть как-то удержаться. Всё тело — будущий сплошной синяк. "Вот это называется в буквальном смысле искать приключений на свою задницу", — кричу я Юле. Мы едем по дороге вдоль ряда сожжённых дронами гражданских машин. Кто знает, живы ли их хозяева, пытавшиеся спастись бегством?

В Коренево детектор дронов уже не пищит, а орёт, и мы несёмся на бешеной скорости по абсолютно пустым улицам посёлка, взрытого снарядами. Здесь уже чувствуется смертное дыхание недалёких боев. "Так, из машины не выходить, — говорит наш товарищ-военный с позывным Резвый. — Нас просто сожгут. Гражданских тут явно нет". "А ведь это Россия, наше русское село!" — взволнованным голосом вдруг говорит Юля.

Гражданских мы находим в селе Пушкарное, в 12 километрах от Коренево. В огороде копается хозяйственная Зина. "Когда украинцы зашли на окраину села Коренево, в нашем селе началась паника, но мы последними уехали, — рассказывает она, вытирая пот со лба. — Мы сначала от дронов прятались то в подвале, то под деревьями, но тут так прилетало, что пришлось бежать в Железногорск в ПВР (пункт временного размещения). Корову, тёлку годовалую и всю птицу я выпустила в огород, чтоб не подохли от голода. Плакала от жалости. Собаки и кошки сами побирались. В ПВР нас кормили хорошо, одевали, но долго там не выдержишь: урожай убирать надо. Картошку, свёклу, тыкву. Хоть и страшно до ужаса! Уберём огород и снова уедем в ПВР".

— А дети у вас есть?

— Трое, в Москве живут. Но я к ним не поеду. У меня же здесь хозяйство большое. Вы там всем в Москве передайте: мы хотим жить дома и хотим мира. Пусть нас защитят".

На обратном пути после развоза "гуманитарки" Таня разговорилась:

— Я сама из Воронежа. Сейчас мне 42 года, и я была обыкновенной домашней женщиной, — рассказывает она. — Родители у меня были строгие, и я уже в 18 лет выскочила замуж, чтобы стать самостоятельной, и быстро родила двоих детей. Всю жизнь у меня была потребность помогать. Сначала родственникам, которые всегда знали, что на меня можно рассчитывать. А когда дети выросли и началась СВО, я села в свою машину и стала развозить помощь. У меня есть маленький магазин, который я сдаю в аренду, мне дохода от него хватает. Да и много ли мне надо? Я сама как-нибудь проживу. Мне всех жалко, особенно наших солдатиков, и всем хочется помочь. Психологи говорят, что у меня, мол, проблемы из детства, которые надо прорабатывать.

— Глупости всё это, Таня! — возмущаюсь я. — Не слушай ты их! С каких это пор сострадание и желание помочь ближнему считается ненормальным?! А трудно тебе, ещё молодой женщине, работать с военными?

— Ты знаешь, как себя поставишь, так и будет. Армия — ведь это большая деревня, слухи быстро разносятся. Веди себя достойно, и к тебе будут относиться как к товарищу. Я когда начала возить "гуманитарку" военным в 2022 году, то поняла, что история повторяется. В Великую Отечественную войну героических женщин, которые ушли в армию, часто обзывали "проститутками" и отношение к ним было соответствующее, оскорбительное. Им потом сложно было вернуться домой. Обо мне сначала тоже болтали, а потом перестали. Потому что не о чем болтать.

И мужчины на фронте — тоже разные. Лучше всех себя проявили два поколения. Это, конечно, 50-60-летние. У них ещё закалка и ответственность советского времени. Удивительным оказалось так называемое "благополучное" поколение, молодёжь до 30 лет. Храбрые, сильные, решительные.

— А помнишь, как мы все твердили, какая у нас "неправильная" молодёжь растёт? — говорю я.

— А вот ошиблись. Молодёжь оказалась что надо. Труднее с теми, кто рос в 90-е, они видели распад страны, бедность и все трудности. Вот среди них чаще всего попадаются нытики и ворчуны, а я нытьё в мужчинах вообще не переношу. Я сама берусь за любую работу, лишь бы фронту в помощь. Санитаркой работаю бесплатно в госпитале. Полы мою, трупы могу убрать, раненых таскаю. Мне сначала маникюр мешал, так ребята мне кусачками ногти отрезали. И я вообще не брезгливая. Надо — значит, надо".

За окном сгустилась тьма. "Эх, помыться бы! — мечтает Юля из Твери. — Да съесть бы чего-нибудь горячего и поспать". "Всё у тебя будет! — весело говорю я. — В Курском ДОСААФе замечательный руководитель — Надежда Пономарёва. Там и душ есть для волонтёров, и кухня, и общая комната с матрасами и чистым бельём для волонтёров". "В тесноте, да не в обиде", — радуется Юля, мы наспех обнимаемся, и она шагает в ночь.

Обычный день военкора

Мне не повезло прямо с утра. Сломался микрофон. Пока я металась по магазинам, мне позвонил "Сергей от Саши". Кто такой Сергей? Кто такой Саша? Я уже привыкла, что меня по цепочке передают из рук в руки, и сказала в отчаянии в трубку: "У меня беда! Микрофон сломался". "Починим", — сказал решительный мужской голос. Через десять минут приехал высокий крепкий мужчина по имени Сергей и отвёз меня на рынок, где добрые люди микрофон разобрали, запаяли и снова собрали.

А через полчаса я оказалась в большом частном доме в посёлке Прямицыно. "Это мой дом, — сказала мне хозяйка по имени Марина. — И здесь у нас волонтёрский центр "Гумконвой 46", в котором 2250 участников со всей страны. А работаем мы с марта 2022 года". В доме живут беженцы из Суджи, которых Марина называет "переселенцами". "Это наши люди! — восклицает она. — Их нельзя называть оскорбительным словом "беженцы". Во двор постоянно въезжают, разгружаются и загружаются машины, бегают дети, собаки, кошки. Жизнь кипит, как супы и гречневая каша в огромных кастрюлях. Женщины месят фарш для котлет. "Мы каждый день готовим для солдат 400 порций горячей еды, — с гордостью говорит Марина. — Собираем для фронта деньги и закупаем тепловизоры и дроны. Всё для фронта, всё для победы".

В беседке разрабатывают планы на день предприниматель Саша Тарасов, доктор-онколог Антон Панченко, бизнесмены Женя, Коля и Сергей. Все они выглядят единой спаянной командой, и я с удивлением узнаю, что познакомились они совсем недавно, в начале августа, когда в Курскую область пришла беда. Вот теперь вместе мотаются по фронтовым дорогам, развозя военным помощь.

— Когда в Курскую область вторглись ВСУ, мы сразу обратились к местному населению: армии нужны машины, которые на фронте живут всего несколько дней. Пока дроном не жахнет, — рассказывает Саша Тарасов. — И люди откликнулись. В гаражах нашлись старые "волги", "жигули" и "москвичи", которые нужно просто починить. Люди отдавали бесплатно, когда опасность была совсем близка. Правда теперь уже успокоились, кто-то просит денег за авто, мы собираем, а на фронте любым машинам рады.

И я тут же вспомнила моего товарища-военного, который рассказывал о непростой ситуации на линии фронта, особенно в первые дни вторжения. Украинские дроны работали беспрерывно и просто выжигали машины, а ребятам нужно было вывозить раненых. "Вокруг было множество машин, брошенных бежавшим местным населением, — рассказывал мой товарищ. — Мы их сами заводили, а на первых же постах ГАИ нас задерживали за угон машины. А мы раненого везём! Представляешь ситуацию?"

Саша объясняет мне, что сегодня они везут помощь артиллеристам, работающим на суджанском направлении. Когда мы выезжаем, сразу же после первого военного блок-поста наш водитель набирает скорость до 150 километров в час. А вдруг дроны? Мы мчимся, как сумасшедшие, по пустынному шоссе, и все мы не пристегнуты. Опять же из-за дронов. Чтобы была возможность быстро выскочить, если что.

И вдруг идущая впереди военная машина резко тормозит и, не включая поворотники, уходит налево. Наш водитель совершает изумительный зигзаг. Резкий удар с моей стороны, от которого наша машина красиво взлетает и приземляется в лесу, аккурат напротив огромного креста, в рыхлую благодатную курскую землю. Обе машины всмятку, но ангелы-хранители оказались явно на высоте. Всем повезло, кроме меня. Я сильно ударилась головой. Оглушённая, я выбираюсь из машины и вижу двух изумлённых молоденьких солдатиков в "буханке", ставших свидетелями аварии. "Все живы?!" — кричат они. — "Да вроде все". — "Вы гражданские?" — "Да". Солдаты совещаются между собой. "Нам приказано помогать гражданским. Вам куда, ребята?" — "К артиллеристам. Они тут где-то в поле". — "Дорогу знаете?" — "Приблизительно".

Меня садят в "буханку". Я держусь за голову, стараясь не стонать от адской головной боли. Сквозь шум в ушах я слышу переговоры: "Это то поле? Да нет, вроде не то. Там ещё борозда была большая, помнишь? А может, этот поворот? Не, не та колея. Мы проскочили. Надо вернуться".

Нас трясёт по колдобинам и ухабам. Но! О, чудо! Мы находим артиллеристов! (Позже я спрошу у ребят: "А эти добрые солдаты нас ждали у креста?" — "Ты смеёшься? Вот прямо стояли и ждали, когда мы вылетим в кювет?" — "Значит, это были ангелы, — серьёзно отвечу я. — Их Бог послал".)

Меня, как пострадавшую, укладывают на кровать в доме одинокого старика в неизвестном селе. На стенах висят ветхие ковры. Вокруг беспрерывно жужжат мухи, а часть из них медленно умирает на клейких лентах под потолком. И вдруг время словно исчезает. Я вижу старинные фотографии людей в военной форме на полке. "Это мои родственники", — с гордостью говорит старый хозяин дома, и его рассказ о них возвращает меня во времена Великой Отечественной войны.

Рядом весело хлопочет боец с позывным Мангуст, готовя сладкий чай с молоком. "Чашка хорошего чая, и боль у вас пройдёт", — бодро говорит он. "А почему тебя зовут Мангуст?" — спрашиваю я. "А я лес люблю. Я из Башкирии. Природа — это моё. Иногда надолго уходил в леса и просто жил там, питался дичью. Что поймаю — то и ем. Однажды змею съел. Вот меня и назвали Мангустом".

В комнату входит крепкий, деловитый мужчина, командир батареи из Дагестана с позывным Каспий, кадровый офицер. На кепке у него портрет имама Шамиля. "Я пять лет в Питере учился, в Михайловской военно-артиллерийской академии, в подразделении морской пехоты, — с гордостью рассказывает Каспий. — Нам дали цель, едем отрабатывать "Градами". Вам мы наушники дадим, чтобы голова от грохота не заболела. А мы люди привычные".

На позициях я быстро знакомлюсь с ребятами и выясняю, что позывные обычно не выбирают и не меняют. Считается плохой приметой. Вот старший разведчик Шпион. "Почему Шпион?" — удивляюсь я. "Меня так назвали, потому что я родом из Херсона, потом уехал в Израиль, получил там гражданство, а теперь вернулся в Россию, Родину защищать", — объясняет мне высокий мужчина в балаклаве. Или боец Поршень из Калининграда: "Я мотористом работал, потому и Поршень".

— Когда начались события в Курской области, нас доставили сюда молниеносно, — рассказывает командир батареи Каспий. — 7 августа мы уже были здесь, а 8-го рано утром работали.

— Если я правильно понимаю, наша задача сейчас — "отстреляться" по цели и быстро свалить? — спрашиваю я.

— Так точно. И чем быстрее, тем лучше, а то "ответка" прилетит.

Я только успеваю вздрогнуть от волнения, увидев, как работают "Грады", одно из мощнейших орудий, как меня уже гонят к машине с криками: "Уходим!"

— Вы, наверное, гордитесь тем, что работаете именно с легендарными "Градами"? — спрашиваю я Каспия уже в лесу.

— "Град" в основном бьёт по скоплению техники и личного состава. Но у каждого оружия есть своя специфика, цели и задачи. Наша главная задача — чтобы наша пехота была под прикрытием и двигалась дальше.

— А почему у нас в Курской области всё так трудно, так медленно?

— Сначала в первые дни всё было непонятно, хаос, из-за этого много территорий отдано было. А сейчас уже каждый знает свою работу. Все силы скапливаются, и мы постепенно надавливаем, чтобы эту нечисть с наших земель выгнать. К зиме, думаю, управимся. Обязаны.

Темнеет. Артиллеристы любезно довозят нас до места аварии, хотя их детекторы дронов вовсю пищат так, что на время они включают РЭБ (средство радиоэлектронной борьбы). У нашей разбитой машины уже стоит эвакуатор.

А меня подсаживают в машину к… депутату из Кабардино-Балкарии, который привёз гуманитарную помощь для фронта. Депутат торопится домой, в Нальчик, ему ехать всю ночь, но он подвозит меня до центра Курска. На прощание он дарит мне шоколадку и яблоко. "Вот и ужин", — радостно говорю я. Обычный фронтовой день, несмотря ни на что, удачно заканчивается.

Что нужно фронту

— Всё приходит с опытом, — объясняет мне красивая, энергичная женщина Лилия Державина, предприниматель и волонтёр, работающая на базе ДОСААФ. — Просто надо включить воображение. При ранении у человека вся одежда срезается, он остаётся голым. Его нужно во что-то потом одеть, пока он находится на лечении в таком состоянии. Поэтому у нас большая потребность в спортивных костюмах. Не просто большая — гигантская. Футболки мы ещё как-то умудряемся находить, но спортивные штаны и сланцы — огромная проблема. Вот человек идёт на поправку, ему надо на улицу выходить или просто покурить хочется, а обуви нет. И мама у него где-нибудь в Омске или Новосибирске. Она просто доехать не сможет, чтобы сыну помочь. Вот сейчас достала десять пар новых кроссовок! Вы не представляете, какая это радость.

Также нужны средства личной гигиены: зубные щётки, зубные пасты, средства для бритья. Это расходный материал, который используется только индивидуально. Я начинаю людям объяснять: "Вы хоть раз в больнице лежали? Что вы с собой брали? Правильно, личные вещи. В больничных бюджетах это просто не заложено".

А ведь всё верно. Я вдруг вспомнила жительницу Мариуполя Валентину Дудинскую, которую я встретила в больнице Новоазовска в марте 2022 года. Тогда украинские террористы минировали двери подъездов. Валентина зашла в дом за документами, дёрнула ручку двери подъезда, и раздался взрыв. Валентину, всю израненную и залитую кровью, подобрали российские военные и отвезли в больницу. Она сидела на кровати, бледная от большой потери крови, с всклокоченными седыми волосами, и растерянно говорила: "Документов, денег и телефона у меня нет. Были штаны на мне, но штанины отрезали, когда из ног осколки вытаскивали, и сделали из штанов шорты. Сапоги тоже разрезали, они были полные крови. Вот сейчас меня без сапог и штанов везут в Донецк на операцию. Как это странно, когда у тебя вообще ничего нет. Даже зубной щётки и расчёски".

А Лиля продолжает свой рассказ, ведя меня по складу с мешками круп и макарон:

— Вот как раз крупы не нужны. Бойцам некогда готовить на фронте.

— Иногда просто опасно разжигать огонь, — замечаю я, вспомнив Бахмут.

— У нас сразу разбирают "дошираки" и "роллтоны". Почти не осталось сублимированных супов, которые наши женщины своими руками делают во многих городах, высушивают овощи. Потом только кипятком разбавил — и готов обед.

— А если туда ещё добавить тушёнку! — замечаю я, и тут же вспоминаю, как волонтёр Саша Тарасов объяснял: "Люди иногда покупают самую дешёвую тушёнку в магазинах, которую даже собаки есть не будут, и шлют на фронт. Да купите всего четыре-пять банок, но отличной дорогой тушёнки. Бойцу жир в сушёный суп пойдёт, а мясо как второе блюдо с "дошираком". Полный горячий обед в полевых условиях".

От Лили я с удивлением узнаю, что бойцам нужно детское питание. "Но это же логично, — объясняет она. — Раненых кормят на пунктах сбора, перемещения, в госпиталях и эшелонах. Когда человеку нехорошо, у него температура или тяжёлое ранение, проще всего проглотить ложечку детского питания, измельчённую пищу. И ещё: мужчины, как всегда, любят сладкое, конфеты — те, которые быстро не тают. Нужна карамель типа "Коровки", пряники, печенье, сгущёнка. Съедят всё".

За неделю в Курской области я общалась и ездила с огромным количеством волонтёров. И все они поднимали трудную тему, которую я озвучу от лица их всех:

— Часто нам приходится помогать фронту чуть ли не подпольно, потому что официально считается, что "у нас всё есть". И в больницах, и на фронте. Но бюрократическая система часто неповоротлива и просто не в состоянии предусмотреть все необходимые мелочи и среагировать быстро. А нужно сегодня и сейчас. И мы, волонтёры, можем помочь, когда с нами напрямую связываются и командиры подразделений, и главврачи больниц. И это нормально. Ничего в этом постыдного нет. У нас народ и армия едины. Вспомните Великую Отечественную войну. Когда женщины вязали и шили тёплые вещи для фронта, рабочие отдавали свой двухдневный заработок на нужды армии, а писатели и композиторы — свои гонорары на строительство танков и самолётов. Люди жертвовали даже свои скромные золотые украшения, потому что золото было необходимо стране для закупки продовольствия и вооружения. И когда наши женщины сейчас до мозолей в руках плетут маскировочные сети, делают домашние заготовки для солдат, когда пенсионеры жертвуют копеечку, а бизнесмены могут дать деньги на покупку дронов или "буханки", это и есть страна. Чем больше людей помогают фронту, тем крепче мы становимся.

Я помню, как меня удивила и растрогала до слёз гуманитарная помощь из школ Твери, от детей и родителей. И я вспомнила покойного папу, который в 1943 году в 13 лет встал к станку, чтобы делать снаряды для фронта. Рабочая смена тогда длилась 12 часов. И как один волонтёр сказал мне: "Каждый мальчик — это будущий солдат, работник и отец, каждая девочка — это будущая жена и мать. Если мы научим детей посильно помогать фронту, мы обеспечим будущее нашей страны".

Уточнения

Ку́рская о́бласть — субъект Российской Федерации, входит в состав Центрального федерального округа. Административный центр — Курск.

Волонтёрство (от лат. voluntarius — добровольный) или добровольчество, волонтёрская деятельность — широкий круг деятельности, включая традиционные формы взаимопомощи и самопомощи, сбора средств, официальное предоставление услуг и другие формы гражданского участия, которая осуществляется добровольно на благо широкой общественности без денежного вознаграждения.